Против премьер-министра Великобритании Бориса Джонсона взбунтовалась судебная власть целого региона — Шотландии, грозя сорвать его интригу по выводу Британии из ЕС. Помимо прочего, это нужно воспринимать как намек: если премьер-министр доведет свою затею до конца, Великобритания рискует лишиться Шотландии и буквально развалиться на части.
«Это вопиющий факт несоблюдения основных стандартов работы органов власти». «Премьер-министр хотел избежать привлечения ответственности со стороны парламента». «Его решение было незаконным и, следовательно, ничтожным».
Такие фразы содержатся в решении высшей судебной инстанции Шотландии по гражданским делам — Сессионного суда. Но Шотландия — еще не вся Великобритания, поэтому правительство Бориса Джонсона будет оспаривать это решение в Верховном суде.
Дело, напомним, в следующем. В конце лета, заручившись поддержкой королевы, Джонсон отправил парламент в незапланированный отпуск. Его мотивы прозрачны — ликвидация помехи его намерению выдернуть Британию из Евросоюза одним резким движением. Нынешний премьер — сторонник т.н. «жесткого брекзита», при котором Соединенное Королевство покидает ЕС без всяких сделок и сразу, а не постепенно. А парламент категорически против того.
Заключенная с Брюсселем сделка, которую еврочиновники уже отказались как-либо менять, парламент, впрочем, тоже не устраивает. Ни один из вариантов не набирал большинства голосов, ситуация выглядела патовой — и Джонсон пошел на нестандартный шаг, устранив несговорчивых депутатов от принятия решений до середины октября. После возвращения в сессионный зал у них будет всего две недели, чтобы не допустить «жесткого брекзита», назначенного на 31-е число. Рискуют попросту не успеть.
Сессионный суд раскусил мотивы Джонсона, оценив их как «вопиющие». И не случайно это был именно шотландский суд. На севере Соединенного Королевства противодействие «брекзиту» постепенно превращается в навязчивую идею — шотландцы категорически против того, чтобы покидать Евросоюз и цепляются за него, чем только могут.
В отличие от англичан, в большинстве своем проголосовавших за выход из ЕС, двое из трех шотландцев громко выступали за членство в «единой европейской семье». Присущий им национализм достаточно своеобразный, если сравнивать с идеологическими практиками континентальной Европы.
Шотландцы не имеют ничего против мультикультурализма и уважают права меньшинств. Их не особенно беспокоят приезжие мусульмане, зато тревожат проблемы экологии и социальной справедливости. То есть шотландский националист, голосующий за правящую Шотландскую национальную партию (ШНП), по нашим меркам — из левых.
Он уже до такого пацифизма договорился, что выступает за одностороннее ядерное разоружение, проще говоря, за отказ Британии от атомной бомбы без всяких условий.
Поэтому искать его идеологических союзников нужно не в партии «Альтернатива для Германии», не в Национальном фронте Марин Ле Пен и не в действующем правительстве Венгрии, а где-нибудь среди «зеленых», которые везде в Западной Европе более-менее одинаковые.
Как следствие, шотландские националисты не имеют ничего ни против Берлина, держащего ворота для мигрантов открытыми, ни против Брюсселя, внедряющих все новые и новые экологические стандарты. В то же время, делая ставку не на промышленность, за которую переживают сторонники «брекзита», а на финансовый сектор и сферу услуг, они осознают, что членство в Евросоюзе крайне выгодно для их родины экономически.
Последствия от вступления в ЕС для всякой страны были свои — кому-то это только на пользу пошло, кому-то наоборот — крылья подрезало, где-то — баланс, где-то — перекос. Но и в рамках одного государства эффект мог ощущаться по-разному. Джонсону кажется, что Евросоюз обирает его державу и лишает ее свободы маневра, а в Глазго видят себя в числе явных выгодополучателей подобной одели.
Считается, что желание остаться в Евросоюзе стало тем фактором, благодаря которому сепаратисты проиграли референдум о независимости Шотландии в 2014 году. В ШНП обещали, что договорятся с Брюсселем и выведут Шотландию из Британии, не выводя из ЕС, но оказалось, что договориться с Брюсселем по этому вопросу невозможно — это бы противоречило базовым документам ЕС.
Стремление к независимости от Лондона — вот то единственное, благодаря чему ШНП воспринимается как националистическая партия. Ведь, помимо социальной справедливости, существует еще и справедливость историческая: Шотландия сохраняла государственную независимость 850 лет, став частью Великобритании по историческим меркам относительно недавно и не то чтобы «по совести».
В 1970-х годах к национальному чувству добавилось еще и нежелание делиться маржей — тогда у побережья Шотландии нашли нефть, после чего ШНП из карликовой партии превратилась в одну из ведущих политических сил региона.
Лондону казалось, что он успешно глушит проблему сепаратизма, предоставляя шотландцам все новый и новый уровень автономии. Когда Шотландии вернули собственный отдельный парламент с правом самим определять степень своей экономической самостоятельности, казалось, вопрос был решен окончательно — ну чего еще можно желать? Но шотландцы начали массово избирать в этот парламент представителей ШНП, которые в конце концов пришли к власти и объявили курс на независимость, ведь это было тем принципом, вокруг которого партия строилась изначально.
Теперь это вторая по количеству членов партия в Великобритании. А ее лидер и первый министр Шотландии Никола Стерджен уже заявляла, что Глазго вернется к вопросу о независимости сразу после брекзита. Скорее всего, будет готовить новый референдум.
В Лондоне считали, что поворот на развал государства удалось успешно миновать, и выражали готовность проводить подобные референдумы не чаще, чем раз в четверть века. Но, как резонно замечают из Глазго, всего за пять лет исторические обстоятельства сильно изменились: если раньше шотландцы голосовали против независимости, желая в том числе остаться в ЕС, то теперь, если ты хочешь быть частью ЕС, необходимо отделиться уже от Британии. В общем, есть повод переспросить.
И, скорее всего, переспросят. Борис Джонсон сильно рискует стать не тем премьер-министром, кто вернет Британии пусть не былое величие (желать такого — колониализм, а он в современной европейской лексике даже хуже фашизма), но хотя бы былой суверенитет. Он рискует стать тем премьер-министром, кто доведет Британию до развала — после «жесткого брекзита» многие сепаратистские процессы начнут набирать силу просто по инерции.
Выход из Евросоюза «одним рывком» может стать таким испытанием, которое разрушит всяческие иллюзии. Даже правительство Джонсона неохотно признает, что брекзит без сделки грозит стране дефицитом продуктов и медикаментов, а также массовыми протестами. И это лишь краткосрочный эффект, а будет еще и долгосрочный, выраженный в перестройке торговых связей и рынка труда. Кто-то от этого, безусловно, выиграет, но многие проиграют.
Как показывает история, в такие моменты государства разваливаются особенно легко. Можно предположить, что шотландцы побегут из стремительно меняющейся не всегда в лучшую сторону Британии обратно в ЕС, полагаясь на возможности независимой внешней политики.
Станет ли этот пример заразительным для Северной Ирландии — сложный вопрос. Но нужно учитывать, что в глазах местных «дремлющих сепаратистов» брекзит (особенно — «жесткий») станет преградой между ними и ирландцами республики Ирландия, которая из ЕС выходить не планировала. Это больно ударит по национальному чувству, а учитывая переплетенность экономических цепочек, еще и по кошельку.
И всего этого, конечно, не следует, что Британия неизбежно развалится уже в ближайшем будущем. Но она вступит в сложный экономический и не менее сложный политический периоды, а Джонсон пока не выглядит таким человеком, который способен провести страну через подобные «рифы» без крупных потерь.
Многочисленные сигналы из Глазго должны были образумить его, заставить отказаться от резких шагов. Из того самого Глазго, где сильны позиции не только «евроинтеграторов», но и юнионистов, в том числе, скрытых: «прощание с Британией» может быть приятной мечтой, которую многим в шотландской элите боязно осуществлять на практике из-за возможных издержек.
Но Джонсон продолжает вести себя так, будто образумить его невозможно. Он ломится вперед и явно ощущает близость к тому, чтобы войти в национальную историю фигурой масштаба своего кумира Тэтчер. В чем-то он прав — в историю он, похоже, войдет. Вопрос только в том, как именно.
Как премьер, начавший эру национального возрождения в восстановившей свой суверенитет Британии. Или как премьер, при котором Британия начала разваливаться на части, не выдержав его «резких, но эффективных» шагов.
Королева, возможно, будет не в претензии, — шотландцы в большинстве своем желают остаться под ее короной, попрощавшись только с британским правительством. А вот интеллигенция грозится не простить. В этом случае учебник национальной истории, в который ты так мечтал попасть, будет совсем не тем, что ты захочешь перечитывать в старости.