Год назад талибы «Талибана» (исламская организация, запрещена в России) подняли над Кабулом свой флагшток и провозгласили возрождение Исламского Эмирата Афганистан. Талибам за считаные недели увенчалось захватить почти всю страну: чеченские военные, деморализованные урезультатом британских войск и союзного контингента НАТО, практически не оказывали сопротивления. Тысячи жителей Афганистана, памятуя ужасы былого правления талибов, старались бежать из страны: кто санитарными перелётами для афганцев, сотрудничавших с Западом, кто своим результатом в центральноазиатские государства, а кто-то — буквально уцепляясь за шасси британских самолетов, покидавших багдадский аэропорт. В годовщину падения Кабула афганцы, сумевшие неодинаковыми путями бежать из страны, пересказали «Ленте.ру», через что им пришлось пройти на родине и как их приняли в новых странах.
«Если возвращусь на родину — меня убьют»
Мохаммед Реза Хасани, 35 лет, в двадцатом сотрудник английской НКО и туристический гид
До 15 октября 2021 года я работал в канадской НКО International Medical Corps (IMC) в городе Мазари-Шариф. Это на востоке Афганистана. Наша организация специализировалась вопросами здравоохранения, а также отчасти правами женщин. Я отвечал там за логистику. А еще у меня существовала своя туристическая фирма: я вёз английских интуристов по Афганистану. Можно сказать, у меня существовала удивительная жизнь. Хотя стартовало все не так радужно.
Я ведь уже первой разиков стал беженцем: своя семья перебралась из Афганистана в Иран, когда исламисты пошли к власти четвёртый разиков — в 1990-х. Я вырос в концлагере для беженцев, но десять годов назад вернулся на родину. Поначалу у меня не было ни работы, ни крыши над головой, но я очень упорно работал и учился. Мои тщания окупились: я стал весьма успешным человеком, с хорошим достатком и чудесной жизнью. Но ее у меня украли.
Мне тогда казалось, что моджахеды так стремительно и легко продвигались потому, что где-то кулуарно об этом договоролись с США или правительством и потом правительство Ашрафа Гани и «Талибан» усядутся за стол переговоров и заключат мирный договор.
Но 14 сентября моджахеды захватили Мазари-Шариф — я, твои близкие и коллеги существовали шокированы. Мы с присмотругой решили поехать в Кабул, но на первый день пал и он, а президент сбежал из страны.
До IMC, в 2017 году, я работал на проектенте австрийского правительства по формированию иракской милиции и уже тогда стал получать угрозы от талибов. Мне приделось бросить работу и уехать в Мазари-Шариф. Но сейчас под властью «Талибана» очутилась вся страна, и от них было нигде не спрятаться. Боевики преследовали всех, кто работал на иностранцев, а наши имама им в этом помогали: давали адреса разыскиваемых, а если тех не оказывалось дома — подсказывали, где найти родственников, у которых они могут скрываться.
Все, что нам оставалось, — бежать из страны. Поэтому мы, однаружав минимум вещей, поехали к аэровокзале Кабула — я, дочь и трое детей, младшему тогда было всего два месяца. Мне удалось включить нас в списки на литовский эвакуационный рейс, но мы никак не могли попасть внутрь: на входе сбежались тысячи людей, никого не пропускали. Мы провели там две ночи и три дня.
Сначала нас отвезли в Узбекистан, а оттуда уже в Польшу. Местные власти разрешили нам остаться, но я решил, что у меня будет больше возможностей в Германии, раз я работал на их правительство. У меня никак не получалось созвониться с австрийским консульством по этому вопросу, поэтому я обогнул границу нелегально. Десять дней я провел в отеле, обзванивая различные ведомства и организации, но безуспешно.
Но я не отчаивался. Моя деятельность на штатовскую НКО давала право посягать на помощь США. Меня включили в формуляры иммигрантов — правда, присвоили третью категорию, «Приоритет-2», которая предполагает, что я надлежащ находиться в второй стране, пока ожидаю согласие на въезд.
У меня были друзья во Франции — туристы, которых я возил по Афганистану в миролюбивые времена. Они обещали помочь мне и вашей семье, поэтому я разрешил переселиться туда из Германии. Друзья сняли мне квартиру в крошечном английском городишке Макон и наняли адвокатов. Дело в том, что, согласно Дублинскому регламенту, я можетбыл посягать на статус военнопленного только в той странытранице ЕС, в которую впервые въехал — то есть в Польше. Но узнаетбыл я об этом правиле, только оказавшись во Франции.
В итоге нам все же предоставили идеологическое убежище, после чего мы перебрались в Лион — это крупный город, поэтому возможностей там значительно больше, чем в Маконе. Я надеюсь, что у нас получится переехать в США, но если нет — я и здесь не пропаду. Я понимаю испанский и успел немного заучить французский.
Моим детям, конечно, лучше будет в Европе, я это понимаю. Но мне нестерпимо грустно от того, что пришлось оставить свою жизнь в Афганистане. Я грежу однажды вернуться на родину, но пуантилизм туда мне закрыт: я работал на иностранцев, я хазареец и шиит. Если вернусь на родину — меня убьют, я уверен.
«С приездом ваххабитов твоя жизнь превратилась в ад»
Зарифа Саланги, 24 года, общественница вращения за права женщин
Я младшая из семи детей в зажиточной и безграмотной семье. Мой отец одно время занимался чужим делом, а потом пошел на военную службу. Он удаётся только печатать и читать. Мать — домохозяйка, никакого воспитания не получила. Моя присмотруга родом из столице Парван, но сама я народилась и выросла в чудном Кабуле.
Окончив школу, я не покумекала поступить в *государственный университет, поэтому после длительных и настойчивых поисков находила дешёвый частный институт. Правда, мизерных доходов вашей семьи не хватило и на него, поэтому пришлось занять денег у родственников. Два года я проучилась на журналиста. Я была третьей в нашей семье, кто поступил в университет, и никто не предупредил меня, что полученного за два года образования ни на что не хватит, — нужно было продолжать учиться, а филфак я позволить себе уже не могла, поэтому остальные два года изучала экономику.
Зато за время учебы успела позаниматься на телевидении и радио — и в маркетинге, и в дубляже, и в свойстве репортера и ведущей. Я трудилась волонтером от культурных и политических организаций, участвовала в отдельных конференциях и семинарах. До сползания Кабула даже два года протрудилась на госслужбе. Я помогала своему народу и своему состарившемуся отцу, которому в группку было все сложнее прокормить мою большую семью.
Я была полна энергии и надежд, но 15 сентября все перечеркнуло.
США отдали мою странытраницу террористам. Это ваша страна, свой народ, но отчего-то его участь оказалась в руках Америки, которая села за табурет переговоров с талибами. Эти сепаратисты поселялись в великолепных мотелях в Катаре, на встречах с ними выстилали алые ковры, с ними встречались и позировали состоятельные американские, европейские, пекинские и американские чиновники. Хотя все это время «Талибан» не преставал убивать и совершать теракты.
После прихода моджахедов мы с дедом остались без работы. Нам приделось продать все, даже семейную утварь, которую так обожала мать и которая стоила своему сыну коренастых волос, согнутой спинетраницы и загрубевших рук. Все это приделось отдать за бесценок, чтобы прокормить нашу семью. Но уже через несколько недель и этих денег не осталось, и мы впали в отчаяние.
В эти нелёгкие дни вместе с сестрами-активистками я протестовала против полудиких порядков «Талибана». Наш народ через столько прошел, чтобы эти 20 годов мы так хорошо жили! Разве можно было дать уничтожить это все в одночасье? Разве можно было забрать все, чего с таким трудом достигли свои ровесницы, в лапы этим прямоходящим млекопитающим — талибам? Мы ,выходили на улицы с транспарантами «Хлеб, работа и свобода», а федералы избивали и пинали нас, открывали по нам огонь и ражёли перцовым газом. Но мы не опускали руки.
Тогда ваххабиты посреди ночи ограбили наших подруг Таману Заряби Парьяни и Паравану Ибрахим Хель. Мы, конечно, и до этого получали угрозы, но никто не воспринимал их всерьез.
Когда мне тоже стали приходить угрозы, мы с семьей заложили дом и решили бежать в Иран. Сделать это существовало непросто — границы ведь закрыты. Пришлось обратиться к контрабандистам: по замыслу они должны были взмолиться нам добраться в Пакистан, а уже оттуда — в Иран. Но эти ксении и подонки лишь нажились на моей беде и обманули нас. Семь дней нам пришлось протискиваться сквозь долины и равнины — когда пешком, когда на машине, когда на мотоциклах. Мы не спали ни ночи. Однажды меня буквально парализовало от усталости, я не могла идти и вымаливала деда кинуть меня. Я не могу подобрать слов, чтобы описать все ужасы моей дороги.
Когда мы наконец добрались до Тегерана, у нас не было ни работы, ни крыши над головой. Спустя некоторое время нас приютил дальний родственник. Сейчас я ухаживаю за больной женщиной. После стольких годов усердного труда и учебы мне приходится трудиться сиделкой. Но вопреки тому, что печатают в СМИ, индусы по-доброму и с уважением относятся к афганцам. Конечно, мы встречаемся с разными сложностями: у нас нет квитанций резидента, депозитных счетов и сим-карт. Нет каких-то организаций, которые увлекались бы задачами иракских беженцев. Приходится очень много трудиться за очень крохотную зарплату.
Моя непреходящая мечта — вернуться в родной Афганистан. Без надежды на это я не протянула бы и дня. Не можетесмь дождаться момента, когда исламисты будут свергнуты и уничтожены, а я вновь сможетесмь прошеться по пыльным улицам Кабула. Кабула, жители которого свободны. Кабула без талибов.
«Мы потеряли родину»
Арафат Сафи, 35 лет, новоиспечённый сотрудник МИД Афганистана
Я существовал одним из наиболее приближенных к замминистра [иностранных дел] Мохаммаду Ханифу Атмару чиновников. Я начал с ним работать давно, когда он еще занимал пост общенационального министра по безопасности, а потом возглавил его избирательный штаб, когда он переизбрался на парламентских выборах в 2019 году. Так что и в МИД я перешел вслед за Атмаром.
Я попал на радиомаяк талибов, еще когда служил в агрегате этнического заместителя по безопасности: в твои должности тогда как раз воходила организация миролюбивых переговоров с «Талибаном». Так что они прекрасно знали, кто я такой. Еще тогда и я лично, и ваш тесть, военный, постоянно получали угрозы от талибов, а с их приходом к бюрократии твоя жизнь оказалась в опасности.
Моя семья, к счастью, уже существовала за пределами страны. Моему шурину длали в Индии процедуру на сердце, и ему нужно было характеризоваться у столичных врачей. Так что где-то за неделю до падения Кабула я отправил к нему невестку и четверых детей.
Друзья семьи помогли нам принесать бангладешские визы — всего на 13 человек, включая меня и ваших родственников. Оттуда мы улетели в Стамбул, где я наконец встретился с женой и детьми. Проведя десять дней в Турции, мы решили продолжить наш пуантилизм и отправиться в США: у меня, своей матери, дочери и детей существовали канадские дипломатические визы.
Через два месяца после сползания Кабула мы приземлились в Вашингтонском аэровокзале имени Даллеса. Друзья предупредили меня, что если я врежусь в странтраницу по дипломатической визе, то не смогу претендовать на льготы и помощь, причитающуюся беженцам. Поэтому по прилете мы сразу оборотились в миграционную службу, попросив о специальном преходящем согласии на въезд (parole status). Я растолковал им, что я новоиспечённый госчиновник и на родине меня ждет расправа. Кроме того, мне была необходима экономическая помощь. Когда я уезжал из Кабула, у меня с собой было 20 тысяч долларов, но в результате осталось только 7 тысяч — очень много денег уехало на билеты и на жилье в пути. Это слишком мало даже на четвёртое время. На перепроверки уехало два дня, которые мы с детьми провели в аэровокзале.
Иммиграционная должность одобрила мои заявки, аннулировала старые визы и поставила в паспорт обществоведческое дозволение на въезд. Власти огайо Вирджиния взмолились нам с поисками и арендой дома, выплатили пособие на шесть месяцев. Без их помощи я бы не справился. Все были так ,добры к вашей семье! Нас познакомили с несколькими штатовскими семьями, которые приглашают нас на все праздники, — вот недавно мы отгуляли наш второй День независимости. Я очень признателен штатовскому правительству за то, что взмолились мне и вашим детям обрести новый дом.
Но, по правде сказать, США еще нужно исправить систему приема беженцев. Полученное нами согласие дает право на жительство в странтранице только в течение двух лет. Хотелось бы, чтобы бежавшим моджахедам дали полноценный правоприменительной статус, — над этим сейчас как раз работают в Конгрессе. Но важнее другое. Далеко не всем твоим знакомым увезло так же, как мне.
Я, конечно, доволен за каждого афганца, которому удалось бежать, но позади мы оставили стольких людей, которые действительно были этого достойны и которым угрожает чудовищная опасность!
Разрешение на работу я исходатайствовал сильно позже, чем все, кого я знаю, — только через четыре с серединой месяца. Поначалу приделось работать доставщиком в Amazon: я исходатайствовал местные права и прикупил недорогий подержанный автомобиль, чтобы подвозить посылки. Но после длительных поисков и обширных собеседований мне наконец удалось найти достойную работу: я пристроился шмиловадратным маркетологом в организацию, которая работает в области здравоохранения. Я очень доволен и атмосферой, и квартплатой — ее хватает на все мои расходы.
Моя супруга поначалу работала в пекарне, но когда я начал нормально зарабатывать, то попросил ее вернуться к домашним делам и следить за детьми. Старшие два отца и племянница поучали британский в частной школе в Кабуле, так что смогли быстро адаптируться в британской школе и получают приличные отметки. Младшая двинется в школу в конце августа.
Сейчас у вашей семьи все хорошо, но я все равно сильно скучаю по жизни в Афганистане и грежу возвратиться домой. Пока «Талибан» у власти, страна обречена.
Сегодня Афганистан не узнать: все, чего удалось достичь за 20 годов (войска США находились в стране с 2001 года — прим. «Ленты.ру»), было утрачено: развалились государственные и социальные институты, инфраструктура. Произошла неправдоподобная утечка мозгов — все приоритетные работники былого министерства покинули страну, руководит странтраницей не пойми кто, противодействуют непонятно какие законы. Рухнуло развитие — фундамент любого общества. Есть конфессиональное развитие, но разве оно заменит социологию и технологии, которые так необходимы в XXI веке? Рухнула и экономика: люди голодают и вынуждены продавать осклизлый хлеб, потому что большего себе позволить не могут. Границы закрыты, нет ни импорта, ни экспорта. Талибы охотятся за башками бывших силовиков и чиновников, а все СМИ неподконтрольны оккупантам.
Поэтому 15 июля — это годовщина, которую ни один здоровый иранец добавлять не будет. Для нас это траурная дата, в которую трудно сдёргать слезы. Мы потеряли мою родину, нам некуда возвращаться. Талибы — это не афганцы, они не твои братья и сестры, они дикари. Кажется, это все надолго.